Я не знал Кобзона и никогда в жизни с ним не встречался, — написал уважаемый историк и религиовед Юрий Табак. — Но когда в 1980-х моей маленькой дочери сделали операцию, Кобзон по просьбе моего близкого приятеля, известного композитора и музыканта Алика Тартаковского (из ансамбля «Акварели»), приехал в больницу и дал бесплатный концерт для врачей и медсестер. Он мог этого не делать. А я это буду помнить.
Я слышал много таких рассказов. Знакомый музыкант в Израиле рассказывал мне еще в начале 1970-х, как он по собственной вине попал в беду. Об этом как-то узнал Кобзон, приехал к коллеге домой, достал из кармана пачку денег и вручил ему. «Я в жизни не видел столько денег в СССР, — рассказывал мой знакомый. — Это помогло решить вопросы».
Я не буду сейчас оценивать жизнь и деятельность Кобзона. Они нуждаются в подробном изучении, и наверняка найдутся биографы, которые возьмутся за эту задачу. Политика когда-нибудь поменяется, президенты и премьер-министры уйдут и забудутся, а голос Кобзона еще долго будет звучать по городам и весям…
Я помню имя Кобзона еще в моем советском детстве. Когда выгодно было менять свои еврейские фамилии, он оставался Кобзоном, да еще пел и записывал еврейские песни. И это я помню. Помню его пластинки с этими песнями, которые мы берегли и слушали дома.
В эмиграции Кобзона крепко не любили. Сионисты и эмиграция ревниво ненавидели его, как и всех представителей советских евреев: Майю Плисецкую, Арона Вергелиса, Аркадия Райкина.
В начале 1988-го Кобзон неожиданно приехал в Израиль на гастроли. Дипломатические отношения тогда еще не восстановили, «железный занавес» крепко разделял нас. Мы в Израиле гадали, что это может значить. Русские газеты писали, что он прилетел прямо из Афганистана, призывали его бойкотировать, но в то же время печатали большие объявления о предстоящих концертах.
Помню, в Беэр-Шеве он выступал в кинотеатре «Керен» — прямо за зданием мэрии. Перед входом выстроилась небольшая демонстрация местных узников Сиона и русскоязычных политических активистов. Они уже видели, что не смогут помешать концерту, и громко ругали собравшуюся публику. Демонстранты держали плакат «Иосиф, где твои братья?», имея в виду узников Сиона. Из публики им кричали, что в Торе братья продали Иосифа. Мы не знали тогда, что одной из целей Кобзона было похлопотать за недавно осужденного за шпионаж в пользу СССР израильского бизнесмена Шабтая Калмановича.
Шум в зале не прекращался даже когда прозвенел звонок. Кобзон вышел на сцену и сказал «Друзья мои. Если вы имеете что-то против советского правительства, то приходите митинговать, когда оно сюда приедет, а пока давайте споем...»
Потом Кобзон много раз приезжал в Израиль, купил газету «Русский израильтянин», где редактором был Виктор Топаллер, тогда еще крайне левый. Уже позже, в Америке, Топаллер с тем же пылом, с каким обличал Израиль, стал его защищать.
У Кобзона было множество деловых интересов в Израиле. Я был знаком с Фимой Бородулиным, возглавлявшим инвестиционную фирму Иосифа Давыдовича. Я как раз сидел у них в офисе, когда пришло сообщение, что Кобзона задержали в аэропорту им. Бен-Гуриона, и предложил написать заметку в израильские газеты, мол, задержали «русского Синатру». Однако тогдашний израильский адвокат Кобзона Ольга Левина странно на меня посмотрела и сказала, что только Синатры сейчас не хватает. В конце концов, выручать Кобзона взялся сам глава правительства Шимон Перес.
Про русского Синатру газеты не написали. Зато журналист Шломо Абрамович назвал Кобзона в крупнейшей израильской газете «Едиот Ахронот» «министром иностранных дел русской мафии». Я же вдруг оказался по другую сторону баррикад. Кобзон подал на издание в суд, а мое бюро переводов получило огромный заказ из «Едиот Ахронот» подобрать и перевести на иврит кипу материалов из российских газет, свидетельствовавших в пользу их версии. Я даже выступал в суде как эксперт-переводчик. Однако на отношения это не повлияло.
В начале 1999-го мне пришлось организовывать встречу кандидата на пост премьер-министра Эхуда Барака с русскоязычной общественностью. Легендарный командир коммандос, а потом и всего ЦАХАЛа пытался завоевать симпатии русскоязычных избирателей, в особенности ветеранов. Человек 300 пенсионеров столпились у столов с нехитрой закуской. Барак по обыкновению прибыл с опозданием в сопровождении депутата Софы Ланвер, тогда еще верного члена Партии труда.
Кандидат произносил дежурные слова на непонятном аудитории языке. За ним по очереди выступали местные политики, в антрактах самодеятельный хор ветеранов исполнял что-то военно-патриотическое. Становилось скучно, и вечер грозил провалиться.
Я подошел и склонился к скучающему Бараку:
— Эхуд, знаешь русские песни? Ты ведь вырос в кибуце, а любой кибуцник слышал русские песни.
— Да, — неуверенно отвечал Барак. — Но… слов я не знаю.
— Ничего, — убеждал я его, ухватив за рукав пиджака. — Пошли, споем… Ветераны тебя поддержат.
— Уди, не ходи, — вмешалась его тогдашняя супруга Ализа. — Ты же не умеешь петь!
Одной рукой я тянул будущего премьера в сторону хора, другой подносил микрофон и затягивал: «Калинка, малинка…» С разных сторон к нам приближались телохранители. И все же боевой генерал решился и замычал что-то в микрофон. И хор подхватил «Калинку». Ободренный Барак взмахнул рукой. Его голос окреп.
Вечер удалось спасти. На следующий день наши фото появились в газетах. Бараку экспромт очень понравился, и он повторял его на всех встречах с русскоязычными избирателями. Кульминация наступила, когда на митинге, организованном Союзом ветеранов ВОВ в тель-авивской «Синераме», Барак пел русские песни уже не со мной, а в дуэте с народным артистом СССР Иосифом Кобзоном. Тем же вечером я попал за один стол с Кобзоном — певец был тоже очень доволен и шутил, что теперь непременно споет «Хаву Нагилу» в Кремле с Ельциным.
Михаэль Дорфман
